Категорія «регіон» у сучасному науковому дискурсі

Модели научности в регионоведении и теории международных отношений

Каждая наука в различные периоды времени конструирует собственные модели научности получаемого ею знания.

Для результатов анализа эмпирических материалов процесс конструирования означает корректное использование соответствующих процедур получения и обработки эмпирических данных, а также обоснование и разработку новых подходов к их обработке.

Для результатов анализа теоретических концепций это следование методологическим принципам и парадигмам, а также разработка новых теорий, парадигм и принципов теоретического анализа и конструирования.

В любом случае научность является функцией внутреннего времени той или иной дисциплины, задаваемой особенностями постоянно трансформирующегося научного пространства^[1]. То есть наука обусловливает характер и конкретное содержание того, что есть ее предмет и куда ему следует развиваться, в первую очередь в силу внутренних причин.

Внешние причины становления и функционирования каждой науки и учебной дисциплины целесообразно разделить на внутринаучные и вненаучные.

Внутринаучные причины сводятся к уровню развития пограничных с данной наукой фундаментальных и прикладных научных дисциплин, вненаучные — к политике государства и общества по отношению к данному научному направлению и науке в целом, а также к моде на те или иные теории, парадигмы и методы, существующие в данный момент как вне, так и внутри научного поля.

Важнейшую роль в процессе определения предмета любой науки и учебной дисциплины играет понятие научной парадигмы. Классическим является определение американского историка науки Т. Куна, введенное в 1920;х гг.: «признанное всеми научное достижение, которое в течение определенного времени дает научному сообществу модель постановки проблем и их решений» [Кун. С. 11].

Становление любой научной парадигмы, по Куну, проходит минимум три стадии. На первой стадии в рамках традиционалистской парадигмы выявляются и фиксируются аномальные для данной парадигмы научные факты, которые игнорируются или даже отрицаются научным сообществом и, соответственно, добавим от себя, не включаются в рамки учебных дисциплин. На второй стадии предпринимаются попытки объяснения аномальных фактов в рамках существующей научной парадигмы. Создаются громоздкие неизящные теории, которые порой становятся достоянием и академических учебных курсов. На третьей стадии создается новая модель, объясняющая аномальные явления.

Для регионоведения, как и для остальных учебно-научных дисциплин, характерны инерционность и консерватизм в построении и воспроизводстве знания.

В оригинальном исследовании «Революция сознания: Трансатлантический диалог» его авторы справедливо отмечают: «Ласло: Мы держимся за устаревшую парадигму, относясь к ней как к реальности, а не модели. Мы — т. е. большинство ученых, а также людей, взирающих на науку как на источник истины, свято верим в то, что наши представления о реальности и есть сама реальность. Рассел: Да. Так всегда происходит с парадигмами. Люди верят, что их модель является реальностью, а не ее описанием. Гроф: Грегори Бейтсон писал и говорил о том, что люди путают карту территории с самой территорией. По его словам, это все равно, что прийти в ресторан и съесть вместо обеда меню»^[2].

Применительно к большинству разделов обществознания, за исключением тех, что непосредственно связаны с наблюдениями, анализом документов, экспериментами, исследователь, как и обычный человек, вынужден довольствоваться «меню» вместо непосредственного «обеда». Например, мы используем данные официальной статистики или единственное имеющееся свидетельство очевидца.

Если исключить из рассмотрения заведомые фальсификации, а также случайные ошибки, можно выстроить иерархию «меню». Скажем, сведения о каком-либо региональном событии, будь то наводнение, землетрясение или фальсификация выборов, могут поступать от очевидцев, от слушавших рассказы очевидцев, от слушавших рассказы слышавших рассказы очевидцев. Естественно, степень достоверности от уровня к уровню падает.

Рассматривая то или иное явление, исследователь часто лишен возможности отграничивать эти уровни, т. е. использовать инструментарий критики источника, ибо источник скрывается посредником, претендующим на «истинность» своего продукта. Один автор представляет свое «меню» в рамках парадигмы глобализации, другой — в рамках парадигмы модернизации, третий — в рамках постмодернистской парадигмы.

В регионоведческом знании, как и в обществознании в целом, в представлении одного и того же предмета параллельно и одновременно сосуществуют несколько парадигм. В частности, категория «регион» как одна из основных в регионоведении исследуется в рамках целого ряда дисциплин, имеющих свои самостоятельные парадигмальные ряды.

Под парадигмалъным рядом будем понимать совокупность парадигм данной науки, имевших и имеющих актуальное значение.

При этом ученый не всегда ставит вопрос, в рамках какой парадигмы он работает. Исследования в обществознании в целом и регионоведении в частности носят междисциплинарный характер — автор вынужден одновременно работать с категориями, установленными в рамках различных наук и, следовательно, имеющими различные парадигмальные основания. В частности, представленный нами ряд парадигм регионоведения близок к парадигмам социологии, политологии и некоторых других общественных наук. Однако в теории международных отношений (МО) сложился свой парадигмальный ряд, существенно отличающийся от представленного (табл. I)^[3].

Представленный ряд охватывает парадигмы реализма, либерализма и радикализма, но не включает консерватизм. Он позволяет вести дискуссию в рамках классической, но не неоклассической, модернистской и постмодернистской парадигм, глобализационной и гендерной парадигм, характерных для представления социологического и политологического знания, а также знания в области теории регионоведения и геополитики^[4].

Это же касается консерватизма, которым следовало бы дополнить представленный парадигмальный ряд, ибо идеи «умеренной модернизации», «консервативной модернизации», «консервативной революции» (например, при интерпретации крайне правых, фашистских и неофашистских режимов в политологии, тэтчеризма и рейгономики в политэкономии) не только привлекали, но и продолжают привлекать широкий круг ученых.

Таблица 1

Мир теорий международных отношений.

С точки зрения теории некоторые сомнения вызывает и сочетание в одном ряду либерализма и радикализма, что, соответственно, исключает радикальный (а также экстремистский) либерализм, а это по меньшей мере не совсем верно. Например, А. А. Собчак, хоть и не оставил законченных теоретических моделей, но, несомненно, высказывая идеи о целесообразности утверждения монархии на северо-западе России, выступал в качестве экстремистского либерала.

Если мы рассматриваем теорию международных отношений как политологическую дисциплину, то парадигмальный ряд должен хотя бы коррелировать с парадигмальным рядом политологии. Следовательно, анализируемая теория может быть интерпретирована в рамках мультидисциплинарного подхода.

Однако в моделях, разработанных П. А. Цыганковым, часть из которых корреспондирует с рассмотренной выше мультидисциплинарной моделью, объясняющий потенциал крайне ограничен, прежде всего социологией международных отношений и международной политической экономией (рис. 2)^[5].

В связи с этим неясными остаются вопросы о взаимосвязи теории МО и политологии, экологии, этнографии, геополитики, культурологи и др.

Заимствование теорией регионоведения парадигмального ряда теории МО невозможно: он, во-первых, слишком политизирован для находящегося на несколько большей дистанции от политологии, чем международные отношения, регионоведения, во-вторых, страдает принципиальной неполнотой.

Из этого следует, что работающий на междисциплинарном уровне исследователь постоянно сталкивается с проблемой мулътипарадигмалъности в интерпретации сходных процессов в рамках различных научных дисциплин. Она состоит в том, что рассмотрение региональных проблем требует междисциплинарного подхода, парадигмальные же ряды научных дисциплин, в том числе теории регионоведения и теории международных отношений, различны. Решение проблемы состоит в поисках взаимоприемлемых парадигм для целого ряда научных дисциплин. Например, глобализационная и постмодернистская парадигмы в социологии, политологии и регионоведении, гендерная парадигма в социологии и политологии и экономической теории, а также создание и конструировании их там, где парадигмальные ряды несовместимы.

Рис. 2. Влияние постмодернизма на эволюцию теории международных отношений:

КР — классический реализм, HP — нереализм, ПР — постреализм, КМ — классический марксизм, НМ — неомарксизм, ПМ — постмарксизм, КЛ — классический либерализм, НЛ — неолиберализм, ПЛ — постлиберализм, МПЭ — международная политэкономия Из этого парадокса несоответствия парадигмалъных рядов следует степень относительной самостоятельности научной и учебной дисциплины и близости к тем или иным родственным дисциплинам. Таким образом, если исходить из анализа степени близости парадигмальных рядов, регионоведение гораздо ближе социологии и политологии, нежели политической экономии (с ее парадигмами экономической теории развития, теории зависимости, «структуры рынка — поведения — результата» и др.) и теории международных отношений.

Важную роль в конструировании представлений о регионах играют исторические парадигмы. В традиционалистской парадигме все лучшее в обществе, его «золотой, серебряный и бронзовый века» давно миновали, а с ними и идеальное территориальное устройство. Ценностная шкала в этой парадигме развернута в прошлое. Задача современников сводится к воспроизведению элементов совершенных моделей, принадлежавших давно ушедшему времени. Территории рая и ада, Атлантиды в преданиях древних греков, места обитания «праведных халифов» в исламе неизменны. Современные общества, важнейшим элементом жизни которых остается традиционализм, не имеют возможности создавать новые региональные структуры, ибо это «деятельность со знаком минус», деструктивная по своей природе.

В рамках прогрессистской исторической парадигмы, в соответствии с которой люди первоначально пребывали в состоянии дикости, от которого все дальше отходят, естественная эволюция регионального строения возможна, целесообразна и желательна. Только создавая новые подходы и теории, в том числе в области региональной организации общества, мы адекватно реагируем на вызовы современной цивилизации.

Циклическая парадигма подразумевает периодическое повторение региональных изменений, приоритетов и доминант в других контекстах.

Рассмотрим более подробно содержательное наполнение понятия «регион» в рамках основных научных парадигм обществознания — классической, модернистской, постмодернистской, глобализационной и гендерной (от англ, gender — род), представленных в табл. 2.

Как следует из таблицы, первые регионоведческие концепции в рамках той или иной науки строились на основе классической парадигмы, позже, начиная с XX в., использовалась преимущественно модернистская парадигма, в настоящее время все более актуальными становятся постмодернистская, глобализационная и гендерная парадигмы регионоведческого знания. При этом последняя, хотя и является «реально управляющей процессом» в социологии, политологии, экономической теории, в теории регионоведения пока не приобрела, а возможно, и не приобретет статуса «полноправной парадигмы».

Однако, как уже отмечалось, регионоведение складывается как мультипарадигмальная наука, что позволяет рассматривать предмет с различных сторон. Слабость же этой тенденции заключается в неоднозначности научных результатов при изучении одного и того же предмета^[6].

В последнее время помимо перечисленных составляющих региональных пространств все большее значение приобретает виртуальный Основные научные парадигмы обществознания, используемые в регионоведении.

мир, и соответственно на традиционные «территории» накладываются еще и виртуальные региональные пространственно-временные «поля»^[7].

Эта тенденция нашла свое выражение в рамках постмодернистской парадигмы. Например, в экономике существуют региональные образы стоимости тех или иных товаров, а следовательно, и виртуальные региональные цены. Деньги превращаются в симулякр, региональная интенсивность симуляции обладания деньгами вызывает виртуализацию финансов как социального института.

В политическом контексте следует говорить о регионе распространения образа того или иного публичного политика и степени его поддержки. Модернистские «ценности» сохраняются в виде симулякров, дефицит реальных различий в программах заменяется изобилием политических образов. Следовательно, мы можем говорить о регионе господства тех или иных наборов виртуальных политических продуктов.

В условиях постмодерна происходит виртуализация науки и образования как социальных институтов. Однако этот процесс имеет различную эффективность и интенсивность. С одной стороны, виртуализация представляет собой важнейший параметр тенденции глобализации современного мира. Виртуальные денежные массы или информация в Интернете перемещаются без традиционных границ. Однако, размывая традиционные границы, виртуальные институты создают новые, виртуальные сообщества и регионы, а не только дополняют симулякрирующими составляющими традиционное региональное деление.

Глобализационная парадигма предусматривает конструирование и представление системы регионоведческих междисциплинарных научных знаний о жизненно важных общечеловеческих проблемах. Глобальные проблемы: а) затрагивают жизненные интересы всего человечества, всех государств и народов, каждого отдельного жителя нашей планеты; б) выступают в качестве объективного фактора развития современной цивилизации; в) приобретают чрезвычайно острый характер и угрожают не только позитивному развитию человечества, но и гибелью цивилизации, если не будут найдены конструктивные пути их преодоления; г) требуют для своего разрешения коллективных усилий всего мирового сообщества.

К глобальным проблемам современности относятся такие, как предотвращение ядерной войны и поддержание мира во всем мире, охрана окружающей среды, этнополитические, энергетические, сырьевые, продовольственные и демографические вопросы, мирное освоение космоса и богатств Мирового океана, ликвидация опасных болезней и т. д. В рамках исследований региональных проблем глобалистической проблематики складываются относительно новые для российской науки направления. Одно из них — политическая глобалистика, изучающая мировые проблемы, которые имеют политический характер или связаны с политической сферой, а также рассматривающая глобальные проблемы в макрорегиональном измерении. Другое направление — социология глобализации, где этот процесс рассматривается как стержневая характеристика эволюции любой сферы общественных отношений, формирующая свои структуры и институты и глубоко деформирующая существующие параллельно^[8].

Процесс регионализации может быть элементом процесса глобализации. Так, процесс расширения Евросоюза — это существенная сторона процесса глобализации в контексте появления нового мощного глобального игрока на поле мировой политики, но одновременно это и процесс регионализации — возможного сведения статуса России до уровня регионального, а не глобального игрока на этом поле.

Процессы глобализации в рамках данной парадигмы следует рассматривать в неразрывном единстве с процессами регионализации и локализации. В рамках социологии международных отношений, геополитики и регионоведения существует даже особый термин — глобализация, характеризующая неразрывность процессов глобализации и локализации. Отметим, что в теории регионоведения полезно иметь термины глоборегионализация и региолокализация для обозначения неразрывности глобализационных и регионализационных, регионализационных и локализационных процессов трансформации современных пространств.

В рамках гендерной парадигмы, активно используемой в исследованиях региональных процессов последних десятилетий, региональное конструирование строится на основе разработок о личностных и поведенческих особенностях мужчины и женщины. Исходя из этого, регионы могут быть представлены по степени возможной реализации в них женственных (фемининных — тонкая интуиция, эмоциональная выразительность, покорность и др.) и мужских (маскулинных — агрессивность, рациональность мышления, чувство превосходства и др.) качеств, проявляющихся в процессе исполнения мужчинами и женщинами своих социальных ролей^[9].

Однако эта парадигма, как и экологическая, не смогла утвердиться в современном научном знании столь же фундаментально, как представленные до них.

Проблематика парадигмальных оснований в рамках регионоведения разработана слабо. Но наша дисциплина настойчиво ищет свой парадигмальный ряд, непохожий на близкие научные направления.

• [1] См. подробнее: Докторов, Б. 3. Постгэлеповские опросные технологии: Историкофутурологические сюжеты // Актуальные проблемы трансформации социального пространства / под общ. ред. С. А. Васильева. СПб., 2004. С. 235.
• [2] Гроф, С., Ласло, Э., Рассел, П. Революция сознания: Трансатлантический диалог.М., 2004. С. 59—60.
• [3] См. подробнее: Международные отношения: теории, конфликты, организации /под ред. П. А. Цыганкова. М., 2004. С. 62—63.
• [4] См.: Барыгин, И. И., Денисов, А. И. Основы регионоведения. СПб., 2004. С. 10—14.
• [5] См.: Международные отношения: теории, конфликты, организации. С. 67.
• [6] См. подробне: Добренькое, В. И., Кравченко, Л. И. Основные парадигмы и перспективы в социологии // Добренькое, В. И., Кравченко, А. И. Фундаментальная социология. Теория и методология: в 15 т. М., 2003. Т. 1. С. 345—401.
• [7] См.: Иванов, Д. В. Виртуализация общества. СПб., 2000; Замятин, Д. Н. Гуманитарная география: пространство и язык географических образов. СПб., 2003; Buhl, A. Dievirtuelle Gessellschaft. Okonomie, Politik und Kultur im Zeichen des Cyberspace. Opladen, 1997; Kroker, A., Weinstein, M. Data Trash. The Theory of the Wirtual Class. Montreal, 1994.
• [8] См., напр.: Добренькое, В. И., Кравченко, Л. И. Социология глобализации //Добреньков, В. И., Кравченко, А. И. Фундаментальная социология. Теория и методология. Т. 1. С. 412—431.
• [9] См. подробнее: Гидденс, Э. Гендер и сексуальность // Гидденс, Э. Социология.М., 1999. С. 152—195; Fukuyama, F. Woman and the Evolution of World Politics // ForeignAffairs. 1998. № 5.