Аналіз мовної гри в пародіях Ю. Левітанського зі збірки «Сюжет з варіантами»

Данный сборник по своей структуре повторяет «Парнас дыбом», поскольку в основе пародирования Ю. Левитанского лежит детское стихотворение авторства Ф. Миллера, которое в середине XIX века вошла в русский детский фольклор «Вышел зайчик погулять» в жанровой форме считалочки. Это указывает на игровую природу пародирования, которую аккумулировал автор, на использование стилизации языковых средств оригинальных текстов, а не его идейного содержания. Для нас данный материал интересен тем, что он развивает направления литературной пародии и средств языковой игры, заложенной в первом сборнике, благодаря чему мы можем проследить объект нашего исследования парадигматически.

Например, в пародии на поэтику Б. Ахмадулиной «Царевич» (прототекстом послужили «Газированная вода», «Мазурка Шопена»,.

«Декабрь») Левитанский блестяще передает стиль поэта: «высокий лучник выбегает из будки с газированной водой», «печальных очертаниях Шопена приобретая видимость еды», «из хлопьев снега вылепим мы бабу, мы нарисуем домик и трубу». Она узнаваема и по архаичной лексике, по ассонансной рифмовке. Но это не только пародия на стиль, но и на ее поэтическую фигуру — утонченную, надломленную, с глазами полными слез и плачущим голосом, преисполненную сочувствия к малым и сирым. Использование большого количества восклицательных и вопросительных предложений, которыми Б. Ахмадулина акцентировала почти все свои стихотворения, Левитанский использует через строчку. Нежное выражение любви к «мальчику, зверенышу» становится больше поэтической фигурой, чем искренним выражением чувств, из-за вербализированного стремления придать «зайцу», воплощающему все обыденное, облик «царевича», сказочного юноши.

Следует отдельно отметить «эротичность» стихов Б. Ахмадулиной, тонко схваченных Левитанским: «Ты побежишь раздетым по двору, но я не упрекну тебя ни словом. Я стану говорить старинным слогом, — иди ко мне, играй со мной в игру!». В его пародии вскрывается чувственное единство любви, поэзии (слова) и игры, которая приобретает масштабы судьбы, чего-то фатального, если ориентироваться на сюжет считалочки. Наиболее продуктивным материалом для пародии стало стихотворение «Газированная вода», языковые элементы которой были перенесены в диахроническое, «несовременное» стилевое окружение «лучник», «сковорода».

Пародия на С. Маршака является значимой и уникальной в своем роде, потому что в ней скрещиваются два прототекста сразу: Роберта Бернса и Ф. Миллера, однако целью художественной стилизации являются не они, а комплекс стилистико-языковых ресурсов, присущих С. Маршаку как переводчику и совокупности его переводных текстов. В «Парнасе дыбом» встречаются пародии на зарубежных авторов, однако они направлены именно на них, а не на русских переводчиков. Литературная фигура С.

Маршака столь значительна, что она оказывается культурологически и семантически так же прецедентна, как и оригинальные авторы. Например, Ю. Левитанский намеренно увеличивает количество рефренов «и прочее», располагая их в конце каждого четверостишия, из-за чего поэтическое умалчивание (имитирующее особенности живой коммуникации) превращается в абсурдный эллипсис: «и так сказать, все прочее», «и застрелил, и прочее», «воскресший из котлет, из супа и все прочее», обрывающий самые кульминационные части произведения. Благодаря этому создается впечатление, что варьируемый сюжет, так же, как и в балладах Барнса, имеет второстепенное значение по сравнению с описанием пейзажного колорита, портретных деталей и поминок, то есть, пасторальных картин условной Шотландии. Кроме того, такое настойчивое умалчивание становится похожим на цензуру (или самоцензуру), в результате которой читатель должен сам додумывать синонимические ряды, предлагаемые автором «Зато был шерсти не лишен, // хвоста, ушей и прочее».

Наиболее важной стилевой приметой переводов Маршака является использование нейтральной лексики, минимальное количество инверсионных конструкций, особая визуальная форма переводов, богатые и полные рифмы, различные способы рифмовки строк в поэтической конструкции. Помимо этого, данный автор популярен именно за счет переводов зарубежной поэзии XVI — XVII вв., в том числе Шекспира, Барнса и других, поэтому Левитанский использует лингвострановедческие маркеры «речкой Твид и речкой Спей», «трактирщик», «берет с пером», «пика или шпага», а также интертекстуальные «где вереск и все прочее» (поскольку Маршак переводил балладу Р. Барнса «Вересковый мед»). Пафос текстапрототипа, служащего для перевода и обыгрывания, своеобразен, создается за счет идейного содержания, которое талантливо репрезентируется низким бытовым языком. Однако Левитанский добавляет в него элементы гротеска, описывая, как заяц «воскрес из супа и котлет» после того, как его съедали и выпивали за его здравие. «Кровожадность» ситуации тщательно маскируется ритмико-интонационной конструкцией простодушной песенки, побасенки, которая в действительности оказывается кровавым и несправедливым деянием. Таким образом, по нашему мнению, было спародировано свойство Маршака эвфемизировать ритмом, лексической простотой, ясностью предикатов, песенными рефренами содержание произведения, из-за чего его пафос и трагичность снижается.